На старом захламленном чердаке всегда тихо и тепло. То самое место, куда можно прийти и поговорить. С паутиной, старинными вещами, разбросанными то тут, то там, с клочком света между досок. Короче – с собой. Можно прийти и пострадать в уголке, считая истинной бурей чувств коллекцию засушенных эмоций. Или сесть и помечтать о чем-нибудь хорошем, глядя на небо сквозь грязное стекло крохотного окошка.
Это чердак был любимым местом Вайолет во всей школе. Здесь она чувствовала себя не такой одинокой и по-настоящему защищенной. Вот чердак – он есть. Он ни к чему никого не принуждает. И он не жесток. А они все говорят – не расклеивайся, будь тверже, не позволяй себе ныть. И так гадко становится на душе, когда слушаешь эти глупые советы. Как будто они понимают, о чем болтают. Чушь собачья. Все только и умеют, что давать советы да наставлять на путь истинный.
Девушка с силой захлопнула люк, ведущий на чердак, бросила сумку на пол, подняв в воздух облако пыли.
- Черт! Черт, черт, черт их всех подери!
Вообще-то она редко давала волю эмоциям, старалась сдерживать себя, но сейчас позволила чувствам взять над собой верх. Внутри нее клокотали ярость и гнев, она ненавидела весь мир, свою так называемую семью, учеников и учителей – всех, кто был в Академии, саму себя. Сегодня она шла сюда не пофилософствовать о смысле жизни, как обычно. Ее целью было попытаться успокоиться, посидеть в темноте, упершись лбом в колени, долго смотреть на восход солнца и не любить людей. И попробовать разобраться в себе. В последнее время слишком много всего произошло, слишком много неприятного.
Тут она вспомнила, зачем, собственно, пришла сегодня на чердак. От этой мысли стало страшно, но Вайолет заставила себя отбросить сомнения. Если на что-то решился – доводи дело до конца. Девушка подняла сумку и из потайного кармана на молнии достала крохотную бутылочку из темного стекла, размером с полмизинца. Пузырек был наполовину полон прозрачной густой жидкостью. Брэдшоу неуверенно перекатывала бутылочку из одной руки в другую и смотрела, как тягучее вещество переливается туда-сюда, туда-сюда. Зубами открыла колпачок, зачем-то понюхала жидкость. А потом залпом выпила все, что было в пузырьке, и стала ждать прихода.
Это произошло примерно через полчаса. До этого момента девушка сидела на полу, поджав колени под себя, а тут вдруг резко вскочила. В одно мгновение сознание стало настолько ясным, чистым, мысли словно выстроились в одну шеренгу и терпеливо ждали своей очереди. Она чувствовала себя если не создателем, то точно существом богоподобным. Казалось, что все потаенные знания вселенной доступны ей в этот момент. В голове прояснилось, сейчас она понимала и знала, абсолютно все, что есть на свете. Эмоции отступили, все проблемы показались глупыми и ничтожными. Девушка даже рассмеялась, какой же она была глупой некоторое время назад! Неужели эти проблемы когда-то казались ей неразрешимыми? Неужели все это важно? Есть только здесь и сейчас, она, этот чердак и необъятный прекрасный мир за его пределами.
А потом все резко поменялось. Перед глазами потемнело, все плыло и сливалось в причудливые узоры, очертания комнаты смазались, стены закружились, а потолок вообще исчез. Это было похоже на сон, и хорошо бы, если бы это действительно было так.
В голове творился хаос, девушка вскакивала, снова садилась, обхватывала себя руками и раскачивалась из стороны в сторону. Собственные мысли куда-то исчезли и вместо них в голове стали звучать голоса. Странные, разношерстные: хриплые мужские, детские, женские. Они шептали, плакали, кричали, перебивали друг друга, и это было невыносимо. Вайолет сильно вцепилась руками в голову и стала мотать ей в разные стороны, надеясь вытряхнуть их из себя. Через какое-то время голоса поутихли, остался лишь шепот. Непонятно, сколько времени прошло, Вайолет не отдавала себе в этом отчет. Все слилось в одно: время, пространство, чувства. На нее вновь разом нахлынули все переживания. Очередная стычка с сестрой, причина которой уже вылетела из головы, зато остался тот неприятный осадок, который бывает после общения с ненавистным тебе человеком. Вызов к директору, Кирова своим обычным голосом, от которого мухи дохнут, сообщила, что ее могут исключить за неуспеваемость. Неуспеваемость! Что за бред? Это вообще кого-то волнует? Какая разница, если она не знает все этих уже давно мертвых стариков, которые якобы творили историю? И главное, зачем она позвонила отцу? Почему было бы не сделать как обычно: монотонная лекция о важности образования, каждый раз одна и та же, сколько бы Вайолет не сидела в этом треклятом кресле под тяжелым взглядом директрисы. Она бы сидела, опустив глаза в пол и как можно учтивее бормотала, что больше так не будет и обязательно исправится, будет стараться получать высокие отметки и не хамить учителям. И все, конфликт исчерпан, овации, занавес. Но нет же. Она позвонила отцу. Зачем она это сделала?!
И самое тяжелое, то, что не давало ей покоя, разговор с отцом. Он не кричал, не упрекал, но в его голосе было столько осуждения и усталости. Он говорил тихо, вкрадчиво и от этого тона было только хуже. Да уж лучше бы он на нее хоть наорал! А она, Вайолет, вспылила, наговорила много глупых и гадких вещей и теперь проклинала себя за это.
Она хотела забыться, избавиться от проблем, но наркотик лишь усугубил ситуацию.
С усилием девушка поднялась и на ватных ногах подошла к стене, оперлась руками о теплое шершавое дерево. С размаху сильно ударила правой рукой по стене. Потом еще, еще и еще. Девушка заметила, что с руки стекает кровь, должно быть, поцарапалась о гвоздь, торчавший из стены.
Вайолет поднесла руку к глазам, одернула рукав, посмотрела на запястье. Все в тонких порезах и сигаретных ожогах. Почти прозрачная белая кожа, а под ней в венах пульсирует кровь, так осязаемо близко, но в тоже время далеко.
«Возьми что-нибудь острое и посмотри, что у тебя внутри».
Дикие мысли лезли в голову, не свои, чужие. А она стояла, как зачарованная и смотрела на кровь, пульсирующую под бледной кожей. Как там было в песне? Моя кожа – моя тюрьма.
Голоса все настойчивее нашептывали:
«Возьми что-нибудь острое и посмотри, что у тебя внутри. Возьми что-нибудь острое и посмотри, что у тебя внутри. Возьми что-нибудь острое и...»
Не в силах сопротивляться, Вайолет в беспамятстве схватила сумку, перевернула ее дном вверху, вытряхнув из нее все, что было. Долго шарила по полу дрожащими руками, пока не нащупала, что искала. Вот оно.
Резким движением девушка провела лезвием по запястью. Боли не было, хотя Вайолет сейчас предпочла бы почувствовать хоть что-то. Через мгновение она услышала тот ужасный гулкий и настойчивый звук, который бывает, когда что-то капает на пол. Зажмурившись, она стояла посреди чердака и ощущала, как теплая красная жидкость тонкой струйкой стекает вниз и заливает ей туфли.
so let's set the world on fire
Сообщений 1 страница 3 из 3
Поделиться12012-09-19 21:20:52
Поделиться22012-10-14 10:53:28
✘ Ophelia Lovibond
PART ONE. PASSPORT
— Но раз я знаю теперь свое будущее, я смогу его изменить?
— Нет. Но ты притворись удивленной!
✘имя, фамилия: | ✘способность: |
PART TWO. BIG INFORMATION
Писать о своей жизни — сложная задача. Это как секс: лучше пережить это, чем писать об этом.
✘ Переехать в Нью-Йорк было плохой идеей, я с самого начала знала это.
Предчувствие, интуиция, шестое чувство – называйте, как хотите – это дерьмо преследует меня с детства. Учители говорили, что у меня просто слишком развито воображение. Что ж, может они и были правы, ведь учители всегда правы, кажется, именно этому нас учат в школе? Так или иначе, иногда то, что я представляла в голове, случалось на самом деле. С поездкой в Нью-Йорк с самого начала было что-то не так. Не стоило этого делать. Я чувствовала это. Оглядываясь назад, я понимаю, что надо было доверять своим предчувствиям, но прошлого уже не вернешь. Это была ее мечта, не моя.
Но давайте по порядку.
Я родилась в убогой, жалкой дыре на краю мира. Родной Любек примечателен, пожалуй, лишь тем, что является самым восточным городом США. С населением чуть больше чем никаким, количеством безработных, превышающих официальное число самих жителей города, грязными улицами и не обещающим ничего хорошего будущим. У тех, кому повезло родиться в забытой всеми богами глуши, есть два выхода: остаться на месте и терпеливо ждать, пока не сдохнешь в сточной канаве из-за зависимости от какой-нибудь дешевой дури, либо свалить в поисках лучшей жизни. Я выбрала второе.
Мне было семнадцать, когда мы с сестрой оставили мать и уехали в Нью-Йорк. Мне было абсолютно все равно, но Роза с самого детства мечтала жить в «Большом яблоке», она хотела выучиться на врача, хирурга, если быть точнее. Сестра мечтала помогать людям, приносить пользу обществу и это здорово у нее получалось, как, в принципе, и все остальное, она была хороша во всем. Я хотела стать ветеринаром, животные мне всегда нравились куда больше людей. Кроме нее и матери я больше не знаю своих родственников, у нас даже фотографий их нет. Если бабушку я хоть как-то представляю по обрывочным воспоминаниям матери, то про своего отца я знаю ничтожно мало, почти ничего. Он был капитаном дальнего плавания. Кажется, именно так говорят матери-одиночки про своих сбежавших или несуществующих мужей? Я еще в раннем детстве поняла, что он просто нас бросил, но никогда не спрашивала у нее, почему.
Моя мать красится в рыжеватую блондинку и любит представляться всем моей старшей сестрой. Мам, серьезно? Она, в общем-то, неплохой человек, любила выпить по воскресеньям и лезла ко мне с поцелуями в особенно сентиментальные вечера. Сейчас она встречается с Робертом, или Эдвардом, или Уильямом, очередным как-там-его. И она вроде как счастлива. Присылает мне по праздникам открытки, где они с Робертом стоят в одинаковых свитерах на фоне елки/пасхального кролика/хэллоуинской тыквы и жизнерадостно улыбаются. Это было бы мило, будь мне хоть на самую малость не так безразлично. Да и кто же шлет праздничные открытки в наше время, когда есть электронная почта и скайп?
Моя сестра самый замечательный человек, которого я когда-либо знала. Она старше меня всего лишь на год, но порой мне кажется, что между нами огромная пропасть в возрасте, на ее фоне я всегда выглядела бестолковым ребенком. Я ее боготворила, восхищалась ею, она была примером для меня с самого детства. Роза во всем была лучше меня, красивее, умнее, воспитаннее. Мне говорили «выпрями спину», а ее осыпали комплиментами с малых лет. Я не завидовала, это казалось мне естественным, на нее хотелось равняться и быть похожей. Я любила ее больше, чем мать, с которой мы были не так близки. Нет, я вовсе не ненавидела свою родительницу, я не из тех замороченных подростков с завышенным чувством собственной значимости и склонностями к суициду. У меня никогда не появлялось и мысли убежать из дома или устроить бойкот, как делали многие мои ровесники. А к таким вот «трудным» подросткам, которых хлебом не корми, дай лишь закатить истерику родителям, я всегда относилась с раздражением. Просто мы с ней не особо ладили. Сестру я любила намного больше. У нее даже имя было красивее.
Она умерла год назад.
Мы редко с ней ругались, но в тот вечер произошла наша самая большая и самая последняя ссора. Не помню, из-за чего все началось, да и разве это имеет теперь значение? Перед моим уходом она закричала, что больше не хочет меня видеть. Я хлопнула дверью. Я оставила ее одну. Я знала, что не следовало этого делать. Я знала, что произойдет. Нет, преувеличиваю. Конечно, я не могла знать наверняка, но весь день меня не покидало ощущение чего-то надвигающегося, чего-то ужасного, я чувствовала это. Но повела себя эгоистично, хотя знала, что мне надо было остаться с ней.
Когда я вернулась домой, мой мир рухнул. Я мало помню из того, что произошло потом. Был дождь. Здание, в котором мы снимали квартиру, было почти полностью потушено, пожарные сработали оперативно. Но недостаточно. Помню, как мечтала избить до смерти полицейского, не пускавшего меня к ее обгоревшему телу. Помню, как он орал на меня, а я ничего не слушала, пыталась вырваться, кусалась и кричала. Помню, что все происходило как будто в замедленной съемке какого-нибудь идиотского кино. Позже мне сказали, что она была пьяна: эксперты нашли алкоголь в ее крови, она не смогла спастись. А ведь она почти никогда не пила.
В ее смерти виновата только я.
Роза была самым близким человеком для меня, после того пожара моя жизнь стремительно стала терять весь смысл. Сказать, что ее гибель произвела на меня огромное впечатление – не сказать ничего. Мне до сих пор представляется ее смерть. Я не знаю, как все происходило, меня там не было, но воображение услужливо рисует картины прошлого, каждый раз ужаснее и ужаснее. Хотя нет, вру. На самом деле я ненавижу вспоминать об этом. Будто бы это не мое прошлое, это произошло с кем-то другим, не со мной. Все воспоминания стараюсь пресекать на корню. Так проще и безопаснее. Словно в голове у меня установлен невидимый переключатель, который щелкает и отключает меня от сети, всякий раз, когда мозг спрашивает: Эй, Пенни, а помнишь?.. И часть сознания тут же погружается в темноту. Слушай, кто потушил свет? Кажется, я. Должно быть, замыкание какое-то. Сейчас проверю. Бац – свет вспыхивает. А вот предыдущей мысли уже и след простыл. Все отлично. Продолжим, Пенни, - на чем мы остановились?
У меня нет особых планов на сегодняшний вечер, как, впрочем, и на всю оставшуюся жизнь. У меня традиционная чашка кофе с бакарди в час дня, где рома зачастую больше, чем самого кофе, пробежка, работа, которая, впрочем, раз на раз не приходится, закидывание какой-нибудь дрянью, клуб, афтепати. Иду домой пешком, убивая очередную пару дешевой обуви. Черт с ней, с ненавистью к общественному транспорту, хотя бы потому, что там всегда много людей, под утро у меня даже на билет в автобусе нет денег. Все по накатанной. Изо дня в день. Возвращаюсь домой к утру, кормлю кошку, которая не дает забыть о своем существовании взрывающим мозг мяуканьем, и вырубаюсь до полудня. Каждый день похож на сотни предыдущих.
Но я не хочу ничего менять.
Я не любительница шататься по клубам и сомнительным местам, но и дома сидеть не могу, одиночество убивает. В качестве выключателя эмоций все чаще работает алкоголь, таблетки, чего я только не пробовала. Разве что тяжелых наркотиков не пробовала, или пробовала? Та вечеринка на прошлой неделе, после которой я два дня лежала мертвая, что на ней было? Впрочем, не важно, не хочу этого знать. Я пытаюсь убежать от произошедшего, но когда накрывает, становится только хуже. Перед глазами все встает ее образ, а я так и не извинилась. Жаль, что я не могу это сделать лично. Прости меня, Роза. Прости и вали из моей головы. Срочно. Очень. Сил больше нет.
Теперь я занимаюсь частной практикой, снимаю небольшую квартиру на окраине, откуда меня завтра выгонят за неуплату. Денег мало, работа случается редко, кому нужен ветеринар, без достаточного опыта работы, хотя специалист я, в общем-то, неплохой. Могу отрезать яйца коту или поставить укол вашему хомячку, но, честно говоря, на вашем месте я бы не доверила себе жизнь ваших питомцев. Просто потому, что мне безразлично на судьбу моих пациентов.
Я ненавижу Нью-Йорк, хочу все бросить и уехать. С удовольствием свалила бы отсюда, куда угодно, только не в родной город, я бы все отдала, чтобы уехать отсюда, но теперь я просто не имею на это права. Она хотела жить здесь, я трепетно берегу ее мечту.
✘ Что бы ни говорили, а жить в постоянном безразличии проще всего. Делать вид, что тебя ничего не волнует, будто ты ничего не видишь - ничего не слышишь - ничего не знаешь и не говоришь, думать, что тем самым защищаешься от натиска окружающего мира. Хотя на самом деле тебя терзает чувство вины, от которого сложно избавиться, как ни старайся. А изнутри разъедает ощущение неправильности происходящего, но ты упорно отказываешься что-либо менять в своей жизни. Проводишь по часу в ванной в глупой попытке осознать, что очередной день окончательно проебан, и, вцепившись руками в край раковины, всеми силами стараешься не смотреть в зеркало. Вместе с зубной пастой мечтаешь выплюнуть изо рта все дерьмо, поглощенное за день.
Меня разрывает напополам. Я разрушаю свою жизнь, фанатично рою сама себе яму, но при этом еще на что-то надеюсь. Передо мной два пути, я вижу их отчетливо. Две дороги: ведущая вниз, с которой скатываться легко и приятно, и другая, труднее, в гору, но именно эту последнюю я выбираю гораздо чаще. Как бы ни было паршиво, я не сдаюсь, не размазываю сопли по лицу при первой же неудаче. Я пытаюсь верить в лучшее, но каждый раз это удается с все большим трудом. Долбанный внутренний стержень, черт знает от кого вообще доставшийся, уж точно не от мамочки, порой мне хочется, чтобы его вообще не было. Он не дает мне признать поражение и заставляет жить дальше, хотя мне все чаще хочется опустить руки и плыть по течению, с каждым днем это желание растет. Я стараюсь не обращать внимания на проблемы в идиотской надежде, что они устанут от моего равнодушия и исчезнут. Пока что получается хреново.
Я не привыкла показывать то, что у меня на душе, скрываю настоящие чувства. Я улыбаюсь незнакомым, ведь это чертовски приятно – видеть чью-то, пускай и мимолетную, улыбку. Я с легкостью поддерживаю разговор и много смеюсь. Мне нравятся люди, в последнее время стало как-то слишком модно быть мизантропом. Я стараюсь видеть в людях хорошее, для меня оно важнее живущей в них тьмы, но все чаще дерьмовая человеческая натура берет верх и заставляет меня усомниться в благих намерениях окружающих. Люблю легкие, ни к чему не обязывающие разговоры, обмениваться шутками и свежими новостями, очень правдоподобно делая вид, что мне на самом деле интересно. Но я не могу выслушивать чужие проблемы, чувства, переживания. Из меня неплохой собеседник, но дрянной слушатель, я отключаюсь уже после пары минут перечисления чужих забот, начиная от разрыва отношений и заканчивая сгоревшим электрическим чайником. Ненавижу чужие откровения и сама мало кому открываюсь. Сближаюсь с людьми до определенного момента, не пускаю к себе в голову. Как только человек начинает испытывать настоящие чувства, привязывается ко мне - разрываю с ним отношения. Я могу кинуть друга без видимых причин.
Никогда не искала великого предназначения в своем рождении, не претендовала на оригинальное мировоззрение, меня раздражают идиоты, считающие себя умнее и лучше остальных. Завышенное самомнение, как мне кажется, можно причислять к смертным грехам и отправлять в ад особенно отличившихся уникумов. Тех, кто думает, будто познали истину мира, знают, что такое хорошо, а что – плохо, и, само собой, не совершают дурных поступков. Блевать хочется от таких идеальных людей. Чрезвычайно трудно определить, что такое зло, поэтому лучше и не пытаться. Когда тебе кажется, что ты наконец знаешь, что это такое – зло, какое-то новое зло, о котором ты даже понятия не имел, возникает словно бы ниоткуда, и все твои определения летят к чертям. По-моему, никто не знает, что такое зло. И по-моему, ни у кого нет права претендовать на то, что он якобы это знает.
Я пытаюсь верить в лучшее, но каждый раз это дается труднее. А в последнее время и вовсе теряю интерес к жизни. Когда-то я была живой, с ярким воображением, теперь же скорее апатична ко всему происходящему. Я говорю, что вижу бабочек на чернильных картинках психолога, но на самом деле мне представляются кровавые сцены убийств. Интересно, что бы это могло значить? Я никогда не считала себя особенной, не выделялась из толпы какими-то особыми талантами или качествами, да и не стремилась к этому. От некогда высоких моральных принципов почти ничего не осталось, но если я во что-то верю, буду отстаивать это до последнего. Ненавижу глупость, вранье, лень, с отвращением отношусь к насилию и хамству. Стараюсь выполнять обещания. Не терплю чужих ошибок и проявлений слабости, от меня сложно дождаться сочувствия и поддержки. Самостоятельная, решительная, бываю критична по отношению к другим, в те недолгие моменты, когда мне не плевать. Умная, в какой-то мере. Помнится, в старшей школе у меня был самый высокий айкью. Меня это должно волновать? Не думаю так. В основном мои знания распространяются на никому не нужную чепуху. Я упряма до невозможного, подобно некоему длинноухом парнокопытному, прирожденная спорщица, могу доказывать свою точку зрения до посинения. Все делаю по-своему, даже если знаю, что неправа. Бываю грубой, резкой, не умею выбирать выражения. Невозмутимая, сквозь стену моего равнодушия весьма трудно пробиться, а попытки вывести меня из равновесия чаще всего выглядят смешно и нелепо.
PART THREE. POSTSCRIPT
Исповедь? Обожаю играть в исповедь. Расскажи мне о своих грехах.
✘планы на игру: пока что донт ноу, потом эта графа пополнится
✘контакты: на свист откликаюсь
✘опыт на ролевых: столько не живут
✘ну и как вы узнали о нас: действительно, как же?
Поделиться32012-10-21 20:47:02
✘ Ophelia Lovibond [/align]
PART ONE. PASSPORT
— Но раз я знаю теперь свое будущее, я смогу его изменить?
— Нет. Но ты притворись удивленной!
✘имя, фамилия: | ✘способность: |
PART TWO. BIG INFORMATION
Писать о своей жизни — сложная задача. Это как секс: лучше пережить это, чем писать об этом.
✘ Переехать в Нью-Йорк было плохой идеей, я с самого начала знала это.
Предчувствие, интуиция, шестое чувство – называйте, как хотите – это дерьмо преследует меня с детства. Учители говорили, что у меня просто слишком развито воображение. Что ж, может они и были правы, ведь учители всегда правы, кажется, именно этому нас учат в школе? Так или иначе, иногда то, что я представляла в голове, случалось на самом деле. С поездкой в Нью-Йорк с самого начала было что-то не так. Не стоило этого делать. Я чувствовала это. Оглядываясь назад, я понимаю, что надо было доверять своим предчувствиям, но прошлого уже не вернешь. Это была ее мечта, не моя.
Но давайте по порядку.
Я родилась в убогой, жалкой дыре на краю мира. Родной Любек примечателен, пожалуй, лишь тем, что является самым восточным городом США. С населением чуть больше чем никаким, количеством безработных, превышающих официальное число самих жителей города, грязными улицами и не обещающим ничего хорошего будущим. У тех, кому повезло родиться в забытой всеми богами глуши, есть два выхода: остаться на месте и терпеливо ждать, пока не сдохнешь в сточной канаве из-за зависимости от какой-нибудь дешевой дури, либо свалить в поисках лучшей жизни. Я выбрала второе.
Мне было семнадцать, когда мы с сестрой оставили мать и уехали в Нью-Йорк. Мне было абсолютно все равно, но Роза с самого детства мечтала жить в «Большом яблоке», она хотела выучиться на врача, хирурга, если быть точнее. Сестра мечтала помогать людям, приносить пользу обществу и это здорово у нее получалось, как, в принципе, и все остальное, она была хороша во всем. Я хотела стать ветеринаром, животные мне всегда нравились куда больше людей. Кроме нее и матери я больше не знаю своих родственников, у нас даже фотографий их нет. Если бабушку я хоть как-то представляю по обрывочным воспоминаниям матери, то про своего отца я знаю ничтожно мало, почти ничего. Он был капитаном дальнего плавания. Кажется, именно так говорят матери-одиночки про своих сбежавших или несуществующих мужей? Я еще в раннем детстве поняла, что он просто нас бросил, но никогда не спрашивала у нее, почему.
Моя мать красится в рыжеватую блондинку и любит представляться всем моей старшей сестрой. Мам, серьезно? Она, в общем-то, неплохой человек, любила выпить по воскресеньям и лезла ко мне с поцелуями в особенно сентиментальные вечера. Сейчас она встречается с Робертом, или Эдвардом, или Уильямом, очередным как-там-его. И она вроде как счастлива. Присылает мне по праздникам открытки, где они с Робертом стоят в одинаковых свитерах на фоне елки/пасхального кролика/хэллоуинской тыквы и жизнерадостно улыбаются. Это было бы мило, будь мне хоть на самую малость не так безразлично. Да и кто же шлет праздничные открытки в наше время, когда есть электронная почта и скайп?
Моя сестра самый замечательный человек, которого я когда-либо знала. Она старше меня всего лишь на год, но порой мне кажется, что между нами огромная пропасть в возрасте, на ее фоне я всегда выглядела бестолковым ребенком. Я ее боготворила, восхищалась ею, она была примером для меня с самого детства. Роза во всем была лучше меня, красивее, умнее, воспитаннее. Мне говорили «выпрями спину», а ее осыпали комплиментами с малых лет. Я не завидовала, это казалось мне естественным, на нее хотелось равняться и быть похожей. Я любила ее больше, чем мать, с которой мы были не так близки. Нет, я вовсе не ненавидела свою родительницу, я не из тех замороченных подростков с завышенным чувством собственной значимости и склонностями к суициду. У меня никогда не появлялось и мысли убежать из дома или устроить бойкот, как делали многие мои ровесники. А к таким вот «трудным» подросткам, которых хлебом не корми, дай лишь закатить истерику родителям, я всегда относилась с раздражением. Просто мы с ней не особо ладили. Сестру я любила намного больше. У нее даже имя было красивее.
Она умерла год назад.
Мы редко с ней ругались, но в тот вечер произошла наша самая большая и самая последняя ссора. Не помню, из-за чего все началось, да и разве это имеет теперь значение? Перед моим уходом она закричала, что больше не хочет меня видеть. Я хлопнула дверью. Я оставила ее одну. Я знала, что не следовало этого делать. Я знала, что произойдет. Нет, преувеличиваю. Конечно, я не могла знать наверняка, но весь день меня не покидало ощущение чего-то надвигающегося, чего-то ужасного, я чувствовала это. Но повела себя эгоистично, хотя знала, что мне надо было остаться с ней.
Когда я вернулась домой, мой мир рухнул. Я мало помню из того, что произошло потом. Был дождь. Здание, в котором мы снимали квартиру, было почти полностью потушено, пожарные сработали оперативно. Но недостаточно. Помню, как мечтала избить до смерти полицейского, не пускавшего меня к ее обгоревшему телу. Помню, как он орал на меня, а я ничего не слушала, пыталась вырваться, кусалась и кричала. Помню, что все происходило как будто в замедленной съемке какого-нибудь идиотского кино. Позже мне сказали, что она была пьяна: эксперты нашли алкоголь в ее крови, она не смогла спастись. А ведь она почти никогда не пила.
В ее смерти виновата только я.
Роза была самым близким человеком для меня, после того пожара моя жизнь стремительно стала терять весь смысл. Сказать, что ее гибель произвела на меня огромное впечатление – не сказать ничего. Мне до сих пор представляется ее смерть. Я не знаю, как все происходило, меня там не было, но воображение услужливо рисует картины прошлого, каждый раз ужаснее и ужаснее. Хотя нет, вру. На самом деле я ненавижу вспоминать об этом. Будто бы это не мое прошлое, это произошло с кем-то другим, не со мной. Все воспоминания стараюсь пресекать на корню. Так проще и безопаснее. Словно в голове у меня установлен невидимый переключатель, который щелкает и отключает меня от сети, всякий раз, когда мозг спрашивает: Эй, Пенни, а помнишь?.. И часть сознания тут же погружается в темноту. Слушай, кто потушил свет? Кажется, я. Должно быть, замыкание какое-то. Сейчас проверю. Бац – свет вспыхивает. А вот предыдущей мысли уже и след простыл. Все отлично. Продолжим, Пенни, - на чем мы остановились?
У меня нет особых планов на сегодняшний вечер, как, впрочем, и на всю оставшуюся жизнь. У меня традиционная чашка кофе с бакарди в час дня, где рома зачастую больше, чем самого кофе, пробежка, работа, которая, впрочем, раз на раз не приходится, закидывание какой-нибудь дрянью, клуб, афтепати. Иду домой пешком, убивая очередную пару дешевой обуви. Черт с ней, с ненавистью к общественному транспорту, хотя бы потому, что там всегда много людей, под утро у меня даже на билет в автобусе нет денег. Все по накатанной. Изо дня в день. Возвращаюсь домой к утру, кормлю кошку, которая не дает забыть о своем существовании взрывающим мозг мяуканьем, и вырубаюсь до полудня. Каждый день похож на сотни предыдущих.
Но я не хочу ничего менять.
Я не любительница шататься по клубам и сомнительным местам, но и дома сидеть не могу, одиночество убивает. В качестве выключателя эмоций все чаще работает алкоголь, таблетки, чего я только не пробовала. Разве что тяжелых наркотиков не пробовала, или пробовала? Та вечеринка на прошлой неделе, после которой я два дня лежала мертвая, что на ней было? Впрочем, не важно, не хочу этого знать. Я пытаюсь убежать от произошедшего, но когда накрывает, становится только хуже. Перед глазами все встает ее образ, а я так и не извинилась. Жаль, что я не могу это сделать лично. Прости меня, Роза. Прости и вали из моей головы. Срочно. Очень. Сил больше нет.
Теперь я занимаюсь частной практикой, снимаю небольшую квартиру на окраине, откуда меня завтра выгонят за неуплату. Денег мало, работа случается редко, кому нужен ветеринар, без достаточного опыта работы, хотя специалист я, в общем-то, неплохой. Могу отрезать яйца коту или поставить укол вашему хомячку, но, честно говоря, на вашем месте я бы не доверила себе жизнь ваших питомцев. Просто потому, что мне безразлично на судьбу моих пациентов.
Я ненавижу Нью-Йорк, хочу все бросить и уехать. С удовольствием свалила бы отсюда, куда угодно, только не в родной город, я бы все отдала, чтобы уехать отсюда, но теперь я просто не имею на это права. Она хотела жить здесь, я трепетно берегу ее мечту.
✘ Что бы ни говорили, а жить в постоянном безразличии проще всего. Делать вид, что тебя ничего не волнует, будто ты ничего не видишь - ничего не слышишь - ничего не знаешь и не говоришь, думать, что тем самым защищаешься от натиска окружающего мира. Хотя на самом деле тебя терзает чувство вины, от которого сложно избавиться, как ни старайся. А изнутри разъедает ощущение неправильности происходящего, но ты упорно отказываешься что-либо менять в своей жизни. Проводишь по часу в ванной в глупой попытке осознать, что очередной день окончательно проебан, и, вцепившись руками в край раковины, всеми силами стараешься не смотреть в зеркало. Вместе с зубной пастой мечтаешь выплюнуть изо рта все дерьмо, поглощенное за день.
Меня разрывает напополам. Я разрушаю свою жизнь, фанатично рою сама себе яму, но при этом еще на что-то надеюсь. Передо мной два пути, я вижу их отчетливо. Две дороги: ведущая вниз, с которой скатываться легко и приятно, и другая, труднее, в гору, но именно эту последнюю я выбираю гораздо чаще. Как бы ни было паршиво, я не сдаюсь, не размазываю сопли по лицу при первой же неудаче. Я пытаюсь верить в лучшее, но каждый раз это удается с все большим трудом. Долбанный внутренний стержень, черт знает от кого вообще доставшийся, уж точно не от мамочки, порой мне хочется, чтобы его вообще не было. Он не дает мне признать поражение и заставляет жить дальше, хотя мне все чаще хочется опустить руки и плыть по течению, с каждым днем это желание растет. Я стараюсь не обращать внимания на проблемы в идиотской надежде, что они устанут от моего равнодушия и исчезнут. Пока что получается хреново.
Я не привыкла показывать то, что у меня на душе, скрываю настоящие чувства. Я улыбаюсь незнакомым, ведь это чертовски приятно – видеть чью-то, пускай и мимолетную, улыбку. Я с легкостью поддерживаю разговор и много смеюсь. Мне нравятся люди, в последнее время стало как-то слишком модно быть мизантропом. Я стараюсь видеть в людях хорошее, для меня оно важнее живущей в них тьмы, но все чаще дерьмовая человеческая натура берет верх и заставляет меня усомниться в благих намерениях окружающих. Люблю легкие, ни к чему не обязывающие разговоры, обмениваться шутками и свежими новостями, очень правдоподобно делая вид, что мне на самом деле интересно. Но я не могу выслушивать чужие проблемы, чувства, переживания. Из меня неплохой собеседник, но дрянной слушатель, я отключаюсь уже после пары минут перечисления чужих забот, начиная от разрыва отношений и заканчивая сгоревшим электрическим чайником. Ненавижу чужие откровения и сама мало кому открываюсь. Сближаюсь с людьми до определенного момента, не пускаю к себе в голову. Как только человек начинает испытывать настоящие чувства, привязывается ко мне - разрываю с ним отношения. Я могу кинуть друга без видимых причин.
Никогда не искала великого предназначения в своем рождении, не претендовала на оригинальное мировоззрение, меня раздражают идиоты, считающие себя умнее и лучше остальных. Завышенное самомнение, как мне кажется, можно причислять к смертным грехам и отправлять в ад особенно отличившихся уникумов. Тех, кто думает, будто познали истину мира, знают, что такое хорошо, а что – плохо, и, само собой, не совершают дурных поступков. Блевать хочется от таких идеальных людей. Чрезвычайно трудно определить, что такое зло, поэтому лучше и не пытаться. Когда тебе кажется, что ты наконец знаешь, что это такое – зло, какое-то новое зло, о котором ты даже понятия не имел, возникает словно бы ниоткуда, и все твои определения летят к чертям. По-моему, никто не знает, что такое зло. И по-моему, ни у кого нет права претендовать на то, что он якобы это знает.
Я пытаюсь верить в лучшее, но каждый раз это дается труднее. А в последнее время и вовсе теряю интерес к жизни. Когда-то я была живой, с ярким воображением, теперь же скорее апатична ко всему происходящему. Я говорю, что вижу бабочек на чернильных картинках психолога, но на самом деле мне представляются кровавые сцены убийств. Интересно, что бы это могло значить? Я никогда не считала себя особенной, не выделялась из толпы какими-то особыми талантами или качествами, да и не стремилась к этому. От некогда высоких моральных принципов почти ничего не осталось, но если я во что-то верю, буду отстаивать это до последнего. Ненавижу глупость, вранье, лень, с отвращением отношусь к насилию и хамству. Стараюсь выполнять обещания. Не терплю чужих ошибок и проявлений слабости, от меня сложно дождаться сочувствия и поддержки. Самостоятельная, решительная, бываю критична по отношению к другим, в те недолгие моменты, когда мне не плевать. Умная, в какой-то мере. Помнится, в старшей школе у меня был самый высокий айкью. Меня это должно волновать? Не думаю так. В основном мои знания распространяются на никому не нужную чепуху. Я упряма до невозможного, подобно некоему длинноухом парнокопытному, прирожденная спорщица, могу доказывать свою точку зрения до посинения. Все делаю по-своему, даже если знаю, что неправа. Бываю грубой, резкой, не умею выбирать выражения. Невозмутимая, сквозь стену моего равнодушия весьма трудно пробиться, а попытки вывести меня из равновесия чаще всего выглядят смешно и нелепо.
PART THREE. POSTSCRIPT
Исповедь? Обожаю играть в исповедь. Расскажи мне о своих грехах.
тут как будто что-то есть